ЖАЖДА ЖИЗНИ

 

 

Жена принесла с рынка свежих, ещё подающих признаки жизни, карасей.

- Из Бурятии, с Еравнинских озёр, - сказала она, вываливая карасей в кухонную раковину.

Караси были мелковатые – чуть больше моей ладони.  Я выбрал ещё живых рыб и пустил их в ванну с водой, -  может, оклемаются…

Утром следующего дня я обнаружил, что в живых остался лишь один карась. Он уверенно держался в воде, энергично дышал, работая створками жабр. Уходя на работу, я покрошил ему хлеба.

Так карась прожил ещё двое суток. Он резво плавал, охотно поедал корм. Вот она жажда жизни!

         Мне стало жаль карасика, который, небось, радуется, что снова имеет возможность легко дышать, резво плавать и, может быть, даже мечтает о чём-то своём, карасёвом…  

Решение пришло сразу: старый трёхлитровый молочный бидон  я заполнил водой, запустил карасика и направился к ближайшему водоёму. В трёх километрах находился карьер. Раньше в нём добывали глину для кирпичного завода. Заполненный водой, он был известен тем, что в нём водились караси.

Мой карасик шустро вынырнул из бидона в знакомую для него стихию, где и обрёл новую родину.

Иногда человек подобен Богу, когда в его власти не отнимать, а дарить чудо под названием «жизнь». Причина его великодушия – сентиментальность.

          А, может, одна из причин сентиментальности – великодушие?

 

 

 

 

ПЁС РЫЖИК

 

В посёлке Аэропорт его знали все. Лохматый, низкорослый пёс рыжего цвета, с мощными лапами, снискал к себе уважение жителей. Все знали: этот пёс даром хлеб не ест. Он зарабатывает его честным трудом.

Было неизвестно, кто и когда вложил в его собачью голову архиважный принцип: ничего в этой жизни даром не даётся, что угощение и ласку непременно надо заслужить, заработать. И Рыжик был верен своему принципу.

Например, приветил ты его, угостил чем-нибудь вкусненьким. С этой минуты, на некоторое время, ты становишься объектом его охраны. Рыжик важной походкой сопровождает тебя, а всех встречных людей облаивает, всем своим видом показывая, что он охраняет именно тебя. И важней этой миссии для него нет! Таким образом, он следует до подъезда твоего дома, до входной двери твоей квартиры… Пёс не уйдёт без вознаграждения. Изволь вручить ему его заработанный «гонорар» в виде вкусной и сытной кормёжки.

Назавтра Рыжик подобным образом сопровождает другого человека или группу детей. Теперь он охраняет их, а тебя как будто уже не знает и облаивает, как и всех прочих людей, встретившихся на пути.

Все понимали, что Рыжик - добродушный пёс, что никого никогда не укусит, что его грозный вид и упреждающий лай – это всего лишь обязательный атрибут его служебной деятельности. Такая уж у него работа.

Порой среди людей встречаются те, кому далеко до Рыжика. Они целыми днями клянчат мелочь на подступах к магазину. Пройдёт время, о них забудут люди.

Пса Рыжика помнят много лет – его уважали!

 

 

 

 

 

КУРЬЁЗНЫЙ СЛУЧАЙ

 

Творческая командировка в город Могочу не забывается, хотя прошло с тех пор лет тридцать. Возглавлял группу Василий Григорьевич Никонов. С ним в Могочу прибыли: поэт Борис Макаров, композитор Леонид Аверьянов и члены литературного актива - поэт Иван Коробков и я.

Во Дворце Культуры, что у площади Воровского, нас радушно встретила заведующая ДК – энергичная блондинка лет сорока пяти. Она была в приподнятом настроении – шутила, улыбалась и озорно сообщила, что приготовила нам сюрприз. Надо отдать ей должное, организатором она оказалась превосходным! Встреча с могочинцами прошла безукоризненно.

После встречи, в фойе были организованы танцы. Леонид Георгиевич Аверьянов задорно исполнял на пианино музыкальные композиции собственного сочинения, пел песни на стихи забайкальских авторов. Белокурая заведующая лихо танцевала – поочерёдно – со всеми писателями.

И вот, наконец, поезд мчит нас домой, в Читу. В вагоне тепло, уютно. Ничто не предвещало беды. В какой-то момент Никонов сунул пальцы в нагрудный кармашек своего пиджака, видимо, намереваясь достать расчёску, и, неожиданно для себя и окружающих, вынул бумажный пакетик с резиновым изделием (Гост 4645 – 49, стоимостью 4 копейки…).

Глаза старейшего писателя-фронтовика изумлённо округлились:

- Кто?!! Кто?!! – грозно вопрошал он, сверля взглядом каждого из нас, -  посмел подложить мне это?!!!

Тут Аверьянов имел неосторожность пошутить. Дескать, вот как мэтры снаряжаются в командировки.

- Так это ты!!! Ты!!! Да я тебя…, - писатель от возмущения не мог подобрать нужного слова. Он схватил Аверьянова за лацканы пиджака. В это время все мы, как по команде, бросились проверять свои карманы и тоже обнаружили подобные пакетики.

…Страшно было представить, что мог бы сотворить злой ветеран Отечественной войны, сражавшийся с японскими самураями, с испуганным не на шутку композитором…

- А ну, выворачивай карманы! – строго приказал Никонов Аверьянову.

Леонид Георгиевич виновато пошарил в карманах костюма, но злосчастного пакетика не нашёл.

- Что и требовалось доказать! – подытожил патриарх забайкальской литературы, - всем подсунул, кроме, естественно, себя, ловкач! А что бы подумала обо мне моя Клавдия Семёновна, обнаружив это?!

Аверьянов настойчиво твердил:

- Не я это, не я, уверяю!

И тут пришло озарение! Я вспомнил вдруг про сюрприз, который нам  обещала весёлая блондинка, заведующая ДК.

- Сюрприз! – крикнул я, - сюрприз!

…И тогда все поняли, и вспомнили: эта мадам со всеми танцевала и каждому что-то щебетала под ухо, этим отвлекая внимание. Только с Аверьяновым не танцевала – он сидел за пианино. Все «пазлы» сошлись.

- Вот чертовка! – наконец стал успокаиваться наш потерпевший руководитель. - Это ж надо, как ловко подложила, никто и не заметил. Талант!

Талант не от бога, а скорее от дьявола! Плоский и пошлый юмор  этой дамы мог привести к большим семейным скандалам  -  всех нас дома ждали любимые жёны.

 

 

 «ГОРЕЛА БАЗА КНИГОТОРГА…»

 

Писатель Василий Григорьевич Никонов имел в своём творческом арсенале множество стихотворений и поэм, но выступал перед читателями со сцены всегда как прозаик (никогда не читал своих стихов). И всё же часто заканчивал выступление, дабы позабавить публику, придать ей мажорное настроение, одним своим шуточным четверостишием:

         Горела база книготорга,

         Горела яростно и долго…

         Остались лишь мои труды –

         Так много было в них воды!

Публика, понимая юмор автора, живо реагировала бодрым рукоплесканием.

Однажды я оказался свидетелем того, как писатель Георгий Рудольфович Граубин подытожил своё выступление перед читателями этим же четверостишием «Горела база книготорга…», подчёркивая своё авторство.

Мне стало жутко интересно: кто же из двух маститых писателей был настоящим, реальным автором этих строк? Об этом, наедине, я спросил Георгия Рудольфовича. Ответ меня обескуражил: когда-то, давно, они с Никоновым возвращались из творческой командировки по Забайкалью, в вагоне поезда сочинили «Горела база книготорга…».

Выходит, плагиата не было, а было совместное, коллективное творчество. Каждому из писателей были дороги шуточные строки, каждый считал себя их автором!

 

  

 «ЭКСТРАСЕНС»

 

Все бывшие советские граждане наверняка помнят телевизионные сеансы экстрасенсов Алана Чумака и Анатолия Кашпировского. Чудеса этих целителей поражали смелостью и волшебством даже закоренелых скептиков. Об этих экстрасенсах я вспомнил после удивительного случая, происшедшего со мной.

Жаркий летний день шёл к концу. Получив аванс, после работы четверо техников, включая меня, выпили самогонки – граммов по сто. Хлеб и мангыр* – вот  вся авиационная закуска того времени. Водка тогда  продавалась по талонам и являлась дефицитным продуктом в СССР.

«Хорошо, но мало», - подосадовали мужики. Но кто ищет, тот всегда найдёт. И кто-то из них «добыл» где-то пол-литра чистого технического спирта. В авиации технический этиловый спирт, порой, вполне годился для употребления внутрь… Понятное дело, спирт необходимо было развести водой. Газированная вода в сатураторе закончилась. Надо было где-то раздобыть питьевую воду.

Не мудрствуя лукаво, взяв чистую трёхлитровую банку, я пошёл за водой в подсобку здания Авиационно-технической базы. Там и налил воду из обычного водопроводного крана. Надо отметить, водопроводная вода для питья не годилась. Она отвратительно пахла, цвет её всегда был мутный от ржавчины. Некоторые, усмехаясь, утверждали, что эта вода содержит в себе всю таблицу Менделеева.

Отдал я мужикам банку с водой. Вижу, изумлённо разглядывают её. А водичка сверкает чистотой и свежестью с оттенком голубого неба.

- Ты где взял её? – вопрошают и жадно пьют её, нахваливают. Я и сам немало удивился. Пришло на ум слукавить:

- Пилот нёс канистру с водой  -  с севера привёз. Мне вот отлил…

- Микола, может, он далеко не ушёл, попроси ещё, - и подают мне пустую банку. Я снова сходил в подсобку к раковине с водопроводным краном. Теперь я уже сам наблюдаю, что в банку-то наливается чистейшая, как родниковая, водица! Приношу и говорю:

- Повезло нам, пилот сжалился и снова отлил…

- Да, - отвечают, - водичка классная!

Развели, подождали, когда вода полностью растворится в спирте, а спирт в воде. Постучали отвёрткой по стеклу бутылки. Звенит - значит, продукт готов…

Этот случай с водой прочно засел в мою голову. Выходит, я тоже, как не крути, экстрасенс!

Дома, на трезвую голову, решил испробовать воду из-под крана (до этого всегда кипятил её, потом отстаивал). Чуда не случилось: вода дурно пахла, была жёсткой и невкусной. Вот те на! Выходит, способности экстрасенсорные у меня проявляются только тогда, когда я подшофе.

С той поры довольно долгое время не было возможности проверить свои способности снова. И вот, наконец, я пришёл к другу детства на день рождения.

…Выпили водочки. Закусили. Пришло время весёлых застольных разговоров. Тут я и похвастал, что я экстрасенс и могу зарядить воду, сделать её чистой, как слеза младенца! Друг Володька со своей супругой, конечно, не поверили мне.

- Тогда спорим! – говорю я.

Одну банку воды из-под крана налил я и поставил с левого края стола, другую – налил Володя и поставил с правого края. Через час, а может, полтора обратили внимание на то, что правая банка с водой пожелтела, и стенки её покрылись пузырьками. Вид был такой, как будто воду зачерпнули из мутного болота. Левая банка была чистой и прозрачной.

- Ой, правда! – воскликнула Надя (Володькина жена). – Так ты, Коля, можешь всегда дома чистенькую воду готовить!

- Могу! – гордо ответил я, а про себя усмехнулся: «Где ж я столько водки достану?»

 

*полевой лук в Забайкалье.

 

 

 

ГОЛОС СВЫШЕ

 

Это было давно – в другом веке, в другом государстве – 30 декабря 1990 года. В то время, когда все продукты, включая табак и алкоголь, продавались по талонам, известие о том, что в посёлке Сибирский Черновского района Читы появилось вино в свободной продаже, не только удивило, а и подвигло к немедленным действиям!

Вдвоём с инженером Шойжоловым на его шестой модели «Жигулей» рванули к «драгоценному» магазину.

Отстояв в огромной очереди, преодолев людскую давку, мы, наконец, стали счастливыми обладателями двух трёхлитровых банок креплёного белого вина под названием «Чашма», изготовленного в Узбекской ССР.

Наконец, я у себя дома. Факт, что Новый год я встречу с вином, бодрил и воодушевлял. Виноградная гроздь на этикетке манила, притягивала, говорила мне: «Открой банку, налей, попробуй, ведь ты так давно не пробовал ничего подобного!» 

Надо сказать, в то время я был весьма отзывчивым к подобным предложениям и лёгким на подъём.

Налив полстакана, я медленно пробую терпкое вино, закусываю солёным огурчиком. Потом закуриваю сигарету «Прима». Делаю несколько затяжек. Хорошо-то как! Долгожданный напиток и сигарета  умиротворяюще действовали на организм.

Вдруг я слышу твёрдый, требовательный голос:

- Брось курить! Тебе вредно!

Голос был не мужской, не женский – бесполый. Он пришёл не в уши, а прямо в мозг, в моё сознание.

 Затушив сигарету, я стал размышлять: что же это было? Со мной никогда такого не происходило! Курительный стаж мой составлял два десятка лет, но ни мои родители, ни моя жена (тогда уже бывшая), ни врачи, никто не настаивал на том, чтобы я бросил курить. Стало быть, сверху виднее…

Взяв банку с вином, я спустился на второй этаж, где в двухкомнатной квартире жили сестра, зять и племяшки.

Зять с усмешкой взглянул на моё вино. Принёс бутылку водки, при этом радостно сообщил, что у него в холодильнике их ещё три штуки. Выпили, закусили, поговорили о разном. Зять закурил. От предложенной им сигаретки я отказался – тяги к курению я совершенно не испытывал, чем удивил не только зятя, но и себя самого. Поэтому я живо рассказал ему о происшедшем со мной невероятном случае.

Будучи вечным упрямцем и скептиком, зять наотрез отказался верить, как он выразился, чепухе. А время шло, снова говорили, выпивали, закусывали. Зять время от времени курил, я – нет. К вечеру поллитровка была приговорена. Наконец, недоверчивый зять, наступив обеими ногами на свой скепсис, заявил:

- Теперь верю!  Тебе повезло! А мой ангел-хранитель молчит, как рыба, голоса не подаёт. Сам-то я бросить курение вряд ли смогу…

Воспитанный в Советской школе материалистом, я всё больше стал сомневаться в безбожной сути мироздания. Причиной тому стал мой жизненный опыт и этот случай, который помог мне избавиться от пагубной привычки и поэтому не забывается.

 

 

 

 

ЧЕЛОВЕК-ЗАГАДКА

 

         Для меня Михаил Евсеевич Вишняков до сих пор является человеком-загадкой. Непредсказуемость – одна из особенностей личности этого человека. Естественно, этот вывод я сделал для себя из личного общения с Михаилом Евсеевичем и, конечно, он является моим субъективным мнением.

         В эпоху горбачёвской перестройки, - являясь автором двух детских стихотворных книжек, я вдруг решил попробовать себя в жанре рассказов для детей. Написал несколько небольших рассказов, где все слова начинались на одну букву. Помнится, это были рассказики на буквы «Б», «К», «П», «С». Написать-то я их написал, а публиковать не спешил – понимал, что надо бы посоветоваться с опытным писателем. Почтой отправил свои творения в Акшу Борису Константиновичу Макарову. Письменный ответ от него оказался неутешительным. Борис Константинович категорически отрицал такой вид прозы, объясняя тем, что я не первооткрыватель такого жанра. Такой вывод моего старшего собрата по перу меня не убедил. Я решил показать свои рассказы Михаилу Вишнякову.

         Михаил Евсеевич выслушал по телефону мой анонс рассказов и любезно пригласил меня к себе домой. В летний солнечный воскресный день я направился к Вишнякову. Встретил он меня в хорошем расположении духа – в унисон с погожим днём. Внимательно прочитав рассказы, Михаил тот час поинтересовался, каким словарём я пользовался – толковым словарём Даля или Ожегова? Затем, не без гордости, подвёл меня к своей домашней библиотеке. Лакированные полки, обработанные морилкой, громадных книжных стеллажей, добротно изготовленные самим хозяином, держали на своих могучих плечах огромный вес ценных, а то и редких изданий книг и пособий. Признаюсь, подобное количество фолиантов я видел раньше только у поэта Геннадия Алексеевича Головатого.

         К моему стыду, в то время я не мог похвастать, что имею в собственности  толковый словарь – подобные книги были в дефиците. Запас слов, использованных в текстах, я просто брал из собственной черепной коробки, и он наверняка уступал запасу слов любого словаря.

         Наконец, Михаил приступил к разбору моих рукописей. Судя по выражению лица, текст его заинтересовал, и он снова, теперь уже вслух, стал читать: «Кухня Константина Кирилловича кишмя кишела кушаньями, коту казалась королевской: кастрюля картошки, куча котлет, колбаса копчёная краковская, кулебяка, консервированная камчатская камбала, каспийская килька, курильский краб, кенонский карась, коробка креветок, краюха кекса, клюквенный кисель…»

         Михаил на минутку задумался:

         - Давай-ка поселим твоего Константина Кирилловича в Забайкалье. К примеру, добавим «коренной карымчанин». Тем более, у тебя в тексте «кенонский карась» имеется. И ещё, давай кота назовём Кешей. Как ты думаешь?

         - Замечательно! – выразил я своё полное удовлетворение.

         Между тем Михаил продолжал читать: «Котяра кинулся кромсать клыками копчёную колбасу, крошить кулебяку, ковырять когтями котлеты, кусать кенонского карася. Колбаса корчилась, кривилась, кочевряжилась… Кот круглел, кайфовал…»

         - Что-то мне не нравится  выражение «ковырять когтями». Давай уберём его, - предложил Михаил.

         - Уберём! – решительно согласился я.

         Далее суть рассказа была такова: кот основательно объелся, ему стало плохо: «Кот Кеша катался кубарем, кричал, каялся – как-никак куролесил!»

         - Катался колесом, а не кубарем! – поправил Михаил Евсеевич.

         Потом последовал рассказик на букву «П»: «Писатель Павел Пахомович Пенкин продолжал писать повесть про полярное путешествие, про паренька Петьку, про пятипалубный пароход «Полюс», про пугливых, потешных пингвинов.

         Павел Пахомович потёр подбородок, поправил пенсне, поёжился, потом приятно потянулся: поучительная, полезная подросткам получалась повесть».

         Михаил Евсеевич удовлетворённо кивнул, предложив убрать неудачное, по его мнению, название  парохода.

         Подобным образом были разобраны и остальные рассказы. Я остался доволен. И настроение Вишнякова тоже было явно приподнятым. С чувством исполненного долга, на оптимистической ноте, по приглашению радушной Альбины Гавриловны – супруги Михаила Евсеевича, пошли пить чай. Свежий, ароматный чай, бутерброды и конфеты приятно сочетались с яркими лучами солнца и звонким щебетанием птиц за окном.

         Время неумолимо склонялось к концу дня. Провожая меня, Михаил поинтересовался, слышал ли я  о читинском авторе Александре Полуполтинных? Я вспомнил, что читал стихи этого автора на страницах областных газет.

         - Полуполтинных, - продолжал Михаил Евсеевич, - пишет подобные рассказы, не напрягаясь, на целые страницы…

         Прошло много лет, но до сих пор не могу найти ответ на вопрос: «Был ли смысл тратить своё драгоценное время  маститому писателю, скрупулёзно разбирать каждое слово, словосочетание, фразу в заведомо несостоявшихся текстах моих «шедевров»? Слышал, что гении, неординарные личности способны на необъяснимые поступки. Их действия невозможно предугадать, объяснить…

 

 

 

 

ТВОРЧЕСКАЯ КОМАНДИРОВКА

 

          Однажды заведующий бюро пропаганды художественной литературы при Читинском отделении Союза писателей СССР Михаил Евсеевич Вишняков предложил мне съездить в совместную творческую командировку в город Краснокаменск. Не скрою, мне, молодому автору, было приятно составить компанию известному русскому поэту.

         В Краснокаменске, у дворца культуры «Даурия», нас любезно встретили устроители творческого вечера. Афиша крупным шрифтом гласила: «…Состоится встреча с поэтом Михаилом Вишневским…» Искажённая фамилия или другая причина собрали в огромном зрительном зале всего пару десятков человек. Но по тому, как слушали, как аплодировали, по количеству заданных вопросов, можно было уверенно утверждать: пришли на встречу самые настоящие любители и ценители живого поэтического слова!

             На следующий день серебристый воздушный лайнер лихо доставил нас в читинский аэропорт. К привокзальной площади аэропорта в то время (время горбачёвского Указа о борьбе с пьянством и алкоголизмом) примыкал пивной павильон. Туда и направились мы, чтобы отметить нашу удачную командировку. Взяв по три кружки «Жигулёвского», удобно разместились за столиком. Посетителей в павильоне было гораздо больше, чем в ДК «Даурия» города Краснокаменска. Были здесь и пассажиры, и местные любители пива, и бичеватого вида мужики, и в синих татуировках «ходоки»…

         Пиво расслабляло, медленно, но уверенно поднимало настроение. Михаил, разговаривая со мной о том, о сём, вдруг перешёл на стихи. Его твёрдый, уверенный голос звучал чётко, выразительно и гораздо интересней, убедительней невразумительного гвалта пивной:

         Геолог, друг, мой брат усталый,

                                         наш век от горя огради –

         на дне священного Байкала

                                       ты нефть и газ не находи,

         не возводи с похвальной прытью

                                      копров и вышек буровых.

         Довольно горестных открытий,

                                   изобретений роковых.

         Заинтересовавшись стихами, на шумных соседей по столу неодобрительно рыкнул татуированный «авторитет» - разом в пивной воцарилась необходимая тишина. И в этой затаённой и чуткой тишине нечаянные слушатели и зрители уже с неподдельным, живым интересом внимали, может быть, впервые в жизни, трогательные, проникновенные стихи из уст самого автора:

         глазами синими кресаля,

                                   аж искры сыпались вокруг,

         как пламя, женщина плясала

                                  в пожаре загорелых рук.

         Плясала – светопреставленье!

         Дробились-бились каблучки,

                    мелькали знойные колени,

                                сияли гневные зрачки.

         Плясала – лебедем летела

                               на расступившийся народ.

         Плясала и бросала тело

                              в отчаянный круговорот.

         Плясала, не боясь казаться

                             ни подгулявшей, ни смешной.

         Ей так хотелось наплясаться

                             на шумной свадьбе…

         На чужой.

         Я видел, как светились доброй искоркой глаза грубоватых и неухоженных  на вид мужиков. Удивительным образом преображало, весьма далёких от поэзии людей, чеканное, выстраданное душой, слово. Вишняков целиком и полностью завладел всеобщим вниманием и закончил триумфальное выступление стихами-шутками:

         Убегают денежки –

         Премия, аванс.

         Водочка да девочки

         Доконают нас.

         Колют в сердце колики

         Злые,  как ерши.

         ВСЕ МЫ АЛКОГОЛИКИ,
         ВСЕ МЫ АЛКАШИ!

         Если выпил лишнего,

         Всё нам трын-трава.

         Вон бегут гаишники,

         Отбирать права.

         А в карманах нолики,

         Медные гроши.

         Посетители дружно кричали:

         ВСЕ МЫ АЛКОГОЛИКИ,
         ВСЕ МЫ АЛКАШИ!

         Будем пить, как водится,

         Мы не только квас.

         Нас не остановит, нет,

         Никакой Указ!

         Сядем мы за столики,

         Выпьем для души.

         ВСЕ МЫ АЛКОГОЛИКИ,
         ВСЕ МЫ АЛКАШИ!

         Признаюсь, это спонтанное, импровизированное выступление Михаила Вишнякова поразило меня во много раз больше, чем тщательно подготовленные выступления со сцены. И, конечно, запомнилось крепко – на всю жизнь! 

        

                      

 

 

ЧТО ЕСТЬ ЖИЗНЬ?  ВЕТЕРОК ДЕРЗНОВЕННЫЙ…

 

         С Виктором Коврижником я познакомился на областном совещании молодых писателей в 1982 году. Он сразу обратил на себя внимание своим неунывающим, бодрым характером, по-есенински светлой шевелюрой и удивительными стихами-блёстками:

          Нежа на солнышке яркую спину,

            Вспыхнула радуга, взгляд веселя,

            Словно за ручку огромной корзиной,

            Кем-то подвешена в небе земля.

                                                               («Радуга»)

            Уплывая от перрона,

            В тёмной прорези окна

            Взгляд твой спросит удивлённо:

            Как же я теперь одна?

 

            Склонит тополь привокзальный

            Ветки в блёстках паутин.

            Я спрошу его печально:

            - Как же я теперь один?

                                                  («Прощанье»)

           

            Поэзия сдружила нас крепко. Семилетняя разность в возрасте не ощущалась вовсе – мы были единомышленники и единоверцы! Вместе радовались своим и чужим удачам, помогали друг другу выходить из трудных жизненных ситуаций.

         Между тем от первого совещания молодых авторов до выхода в свет поэтического сборника прошло немало времени – целых 18 лет! Эти годы вместили в себя сложную, порой  драматическую, насыщенную событиями, жизнь. Виктор познал и радость первой любви, и счастье семейной жизни, и нежное чувство отцовства, и горечь разлуки с утратой брачных уз. Судьба Виктора Коврижника, как на американских горках, то лихо поднимала вверх до замирания сердца, то безжалостно бросала глубоко вниз. И всё это время Виктор продолжать писать стихи. Вернее, не писать, не сочинять, а записывать. Именно так он называл процесс рождения новых стихотворений. По его твёрдому убеждению, стихи как бы уже существуют в пространстве. Дело поэта – выловить их из этого пространства и записать.

         А может, на самом деле это происходит так? Вот читаю замечательное философское стихотворение поэта, и мне кажется, что оно существовало всегда – настолько оно совершенно! Поэт Коврижник вовремя «нашёл», записал его и ознакомил нас, читателей, с этим шедевром:

          Что есть жизнь? Ветерок дерзновенный

            От смешенья  великих эпох?

            То ли горестный выдох вселенной,

            То ли вечности радостный вдох?

 

            Сопланетники, век наш ничтожен,

            Год за годом плутая во мгле.

            Мы состаримся раньше, чем сможем

            Осознать, кто мы есть на земле.

         Однако не стоит считать, что готовые стихи, как из рога изобилия, волшебным образом – без труда и бессонных ночей – легко ложатся в тетрадь Виктора. Каждое слово, каждую стихотворную строку он оттачивает, нивелирует, выверяет. Поэт никогда не спешит новорожденные стихи публиковать. Он откладывает их, чтобы отлежались. Спустя продолжительное время, вновь возвращается к ним, чтобы внимательно, по-новому оценить свежим взглядом художника, довести до совершенства.

          Так, постепенно, медленно, но слаженно, рождался великолепный поэтический сборник «Выстрел на шорох». Повторюсь, работа над этим сборником заняла огромный отрезок жизни – восемнадцать лет. За этот период поэт сменил множество профессий, из которых наиболее творческая – это работа корреспондентом в газете «Комсомолец Забайкалья». Журналистика положительно отразилась на творческих возможностях Виктора. Из многочисленных командировок по живописным уголкам Читинской области Виктор привозил интересные очерки и репортажи.

         Внимательному забайкальскому читателю наверняка запомнились,

щемящие душу, лирические рассказы Коврижника. Они публиковались в газетах «Комсомолец Забайкалья», «Чита литературная», в журнале «Слово Забайкалья». В каждом из своих произведений писатель оставляет частичку своего доброго, чуткого сердца.

         Лихие 90-е многих людей в России подвергли испытаниям на жизнестойкость. Одиночество, отсутствие жилья, безденежье, нищета, отчаянье – вот неполный перечень того, что пришлось испытать моему другу в конце прошлого столетия. Всё это не могло не отразиться  на творчестве поэта. В одном из своих стихотворений он напишет:

          Просто болью и жизнью остужен,

            Неизбежной покорен судьбе,

            Вдруг становишься больше не нужен

            Ни родным, ни друзьям, ни себе.

 

            На бесславном пути до погоста

            Испытаешь и пряник, и кнут:

            Где ругнут, где похвалят, где просто

            На два метра в планету вобьют.

            Случилось так, какое-то время Виктор жил у меня в моей холостяцкой «однушке». В одну из осенних ночей он записал на клочке бумаги стихи. Утром я прочёл:

          А жизнь мне всё дарит то боль, то удачу,

            Хлеб-соль на чужом бескорыстном столе.

            И я по ночам потихонечку плачу

            От счастья, что всё же я есть на земле.

            Не страшно быть нищим, смешным и нелепым,

            Когда за тобою друзья да года,

            Когда на удачу в полуночном небе

            Горит, не сгорая, родная звезда.

            Когда ты по осени бродишь, не зная,

            Услышит ли кто тихий шорох шагов,

            Когда нет ни бога, ни чёрта, ни рая…

            Вообще ничего, кроме птиц и стихов.

         Но поэт на то и поэт, что личные невзгоды никогда не ставит на первое место, и остро чувствует свою сопричастность к невзгодам родной страны:

          Прощаясь со своей безбожной сутью,

            Как будто загулявшая вдова,

            Опять моя отчизна на распутье,

            Пьяна, страшна и вечно не права.

            И путь её загадочно немыслим,

            Вот-вот наружу выплеснется злость.

            Опять мы с ней над пропастью зависли,

            Надеясь на удачу и авось.

            И нет вопросов главных и неглавных,

            Возвысившись над горестной судьбой,

            Я сам из тех, кто с Родиной на равных

            В беде, в нужде и в радости земной.

            Среди её заносов-перекосов,

            Прикажет – и уйду в небытиё,

            Без лишних рассуждений и вопросов,

            Как верная кровиночка её.

            Россия выше споров и резонов!

            И чудится пронзительный, как стон,

            Мне в грохоте «столыпинских» вагонов

            Церквей её хрустальный перезвон.

         Боль за страну, ответственность за её судьбу находим и в других стихотворениях Виктора Владимировича. Смею заметить, чем труднее живётся поэту, тем пронзительней звучат стихи о Родине, беды которой он всегда считает своими. Гражданским звучанием охвачены многие стихи. Например, эти:

          Жизнь, конечно, меняется к лучшему,

            Только скажет ли кто мне в ответ:

            Сколько моцартов было замучено

            В годы наших «великих побед»!

            Нет, не вечной овеяны славою

            И не праведным звоном оков.

            Будь вы прокляты, тридцать-кровавые!                  

            Ныне! Присно! Во веки веков!

         Долгожданная книга «Выстрел на шорох» выйдет в свет в издательстве «Поиск», под редакцией Олега Димова, к двухтысячному году. Друг поэта, великолепный художник Сергей Прудников талантливо оформит её. Поэт Михаил Евсеевич Вишняков напишет замечательное предисловие, где стихи Виктора сравнит с самородным горным ручьём: «Поэзия Виктора Коврижника также упоительна по звуку, ритмическим перекатам, по цвету поэтического образа, запальчива в разгоне, она и с наспевшей брусничиной чувства, и острой гранью смысла, вечно беспокойная и потайная, с искрой золота, вынесенного на Божий свет.

         Она вся из судьбы поэта, её авантюризма и приключенчества по «диким степям Забайкалья», пытливого загада детства, калейдоскопа профессий и занятий, провалов в хаос бытия и романтических выходов из-под глыб и гранитных россыпей.

         Он давно бы мог написать и издать пять-шесть книг. А зачем? Поэту интересна сама упоительность жизни, её «авось» и «небось», неорганизованная стихия, любовь и вечный риск…

         В основе такой судьбы и такой поэзии, конечно же, не пушкинская гармония, скорее летучая «пыль столбом» и гусарство Дениса Давыдова, интонационное абрекство Лермонтова, сани на раскат Есенина…

         Это, безусловно, талантливо, выпукло и ярко, запоминаемо по жизненному материалу и поэтической теме, - содержательности созданного творческим даром. Это художественно, состоятельно и уважительно к себе и читателю».

         Насколько мне известно, так высоко, лирично и содержательно Вишняков М.Е. не оценивал ни один сборник других молодых авторов. Редчайшим событием явилось и то, что автор одной единственной, но очень талантливой книги был безоговорочно принят в Союз писателей России, хотя для всех молодых писателей по сей день требуется наличие трёх книг для вступления.

         От себя добавлю, по тонкой организации стиха, по интонации, по духовному родству поэзия Виктора Коврижника сближает его с поэзией «учителя поэтов» Иннокентия Анненского!

         Напомню, в книгу «Выстрел на шорох» включена лирическая поэма «Северная жена». Автор проявляет себя как человек, толково разбирающийся в тонкостях женской психологии, в, потусторонней от мужчин, женской сути. Диву даёшься, насколько это всё точно, жизненно, талантливо!

         В главе «Прощание с Натали» поэт в полной мере раскрывает свою душу любящего мужчины:

          Под разными звёздами метились

            И разные ели хлеба.

            Пускай с опозданьем, но встретились,

            Свела, так случилось, судьба.

            Две нежности, два откровения,

            Два, пахнущих небом, цветка.

            И связь эта лишь на мгновение…

            Кто знает… А вдруг на века?

            А вдруг так отчаянно вздрогнется,

            Прижмёт, что хоть падай, хоть стой,

            И что-то прекрасное вспомнится

            В предчувствии жизни иной.

            Ничто ещё не было сказано,

            Руки не касалась рука.

            Ты нежность моя кареглазая,

            Легка, недоступна, близка.

         Любовь к женщине вызывает у поэта тончайшие лирические чувства:

          Когда на город вечер мрак уронит,

            Бездомным этим сумеркам назло

            Две маленькие женские ладони

            Подарят мне забытое тепло.

            И ветер, что со мной на пару вымок,

            Посвистывая тонко на лету,

            Стремительными иглами снежинок

            Прикалывает к стёклам темноту.

         Вот уже полтора десятка лет Виктор живёт в счастливом браке с Еленой Ерофеевой – талантливой поэтессой. Вместе они воспитывают двух дочерей – Машеньку и Натали (Натали Викторовна – написано в свидетельстве о рождении).

         - Вот мои главные и самые удачные произведения! – с улыбкой, не без гордости, заявляет Виктор Владимирович Коврижник, глядя на красавиц дочерей.

         Хочется поздравить богатого на таланты друга с замечательным юбилеем – двумя пятёрками в его возрасте, пожелать ему и его семье мирного, ясного неба, светлых дорог и радости яркой, бесконечной!

 

         Эта статья была написана 10 февраля 2015 года, напечатана в газете «Читинское обозрение» и в журнале «Слово Забайкалья» (март 2015 г). Через полгода после публикации Виктор с семьёй покинет Забайкальский край.

 

          29 марта 2017 года в Феодосии (Крым) на 58-м году жизни закончится земной путь моего друга, талантливого земляка Виктора Владимировича Коврижника…

 

         Если бы меня спросили, кто первый протянул мне руку помощи в творческом росте, я бы с гордостью ответил: Геннадий Алексеевич Головатый. Именно он, будучи литконсультантом газеты "Комсомолец Забайкалья", откликнулся на мои первые стихотворные послания в газету: «Приезжайте, буду рад знакомству».

         ...И начались встречи с поразительным человеком!

         Жил он с семьёй в Сосновом Бору. Всех творческих людей Забайкалья притягивал тогда этот адрес: г. Чита, Гагарина, 12. В этом приюте доброты и волшебства мысли можно было получить необходимый совет, принять участие в интересном разговоре. Здесь я впервые встретился с начинающими тогда литераторами: Михаилом Вишняковым, Владимиром Гланцем (ныне проживает в США), пародистом Леонидом Хазановым, Галиной Рогалёвой, Аллой Граубиной (Озорниной), Ларисой Мильчиной, Ольгой Мичудо, Андреем Кучерявенко, Константином Милюшкиным… Самодеятельные, да и профессиональные художники устраивали здесь выставки своих работ. Будущие писатели периодически вывешивали стенные газеты со своими стихами и дружескими шаржами. Барды и композиторы знакомили нас с новыми песнями. Это была прекрасная пора чистых человеческих отношений!

         У Головатого к той поре вышло уже две книжки стихов, готовился к выпуску третий сборник. Михаил Вишняков был уже достаточно известен и уважаем, но являлся пока автором одного крохотного сборника «Славяне». Как-то при мне они завели жаркий спор по поводу будущей книги Вишнякова. Геннадий Алексеевич критически отнёсся к выбранному Михаилом  Евсеевичем необычному названию «Багульник на северном склоне». Но автор был непреклонен, и мы уже знаем, что книжка имела успех именно под этим названием.

         Однажды я принёс Геннадию Алексеевичу пародию на стихи Владимира Гланца. Головатый очень внимательно и профессионально подходил к разборке наших произведений. Сразу отметил мои плюсы и минусы. Потом пошёл разговор о творчестве пародируемого, и я имел неосторожность высказать некоторые критические замечания. «Но у него же издана книга!» - воскликнул Головатый. Безусловно, это был весомый аргумент – издание книги в ту пору считалось явлением неординарным. Откровенно серую, невыразительную, бесталанную книгу напечатать было практически невозможно…

         Помню, как-то по поводу стихов Головатого известная ныне поэт и прозаик «рубанула с плеча»: «Да кому нужна его заоконная лирика!» Подразумевалось, что инвалид, с детства лишённый возможности ходить босиком по траве, делает свои открытия, сидя в четырёх стенах… Я не ответил ей, но подумал: нам бы такую жажду знаний, такую тягу к жизни! Имея руки, ноги, глаза и уши, мы зачастую тратим себя на ненужные мелочи, пустые разговоры, цинично судим о том, что нам не дано понять… Тогда, в середине семидесятых, я открыл в Головатом ещё одну сторону его дарования – он был неутомимым исследователем-аналитиком и одним из своих открытий радостно поделился со мной. По мнению Геннадия Алексеевича, настоящий поэт на Руси всегда рождался в сельской местности, потому что только живая природа способна быть настоящим источником поэтического вдохновения!

         В другой раз поведал, что поэт-лирик не может быть душегубом, убийцей людей и «братьев наших меньших», потому настоящие поэты никогда не были удачливыми охотниками и не победили ни в одной дуэли…

 

         У себя дома я бережно храню короткие письма Г.А. Головатого и книгу его стихотворений «Я ОТКРЫЛ» с дарственной надписью от 19 октября 1977 года: «Коля, не закрывай моих открытий, делай свои!»

 

    Публикация из книги "Я есть!" (составитель Г. Рогалёва), Краснодар, 2012 год.